Былины о Садко: забытые духовные смыслы
Широко популяризированный цикл «О Садко купце, богатом госте» насчитывает свыше пятидесяти былинных интерпретаций. Считается, что эти сказания о коммерче-ских буднях, об удачливом и оборотистом купце. В лице главного героя народный эпос явил «образец своеобразного богатыря торговли…», превратившегося в новгородского монополиста, строившего церкви и «попавшего за то в летописи». Некоторые пытались разглядеть в этих напевах лицо древнего Новгорода той поры. Однако, чтобы настроить-ся на восприятие былины нужно оттолкнуться от слова «богатый». В свое время историк Игорь Фроянов и филолог Юрий Юдин справедливо указывали: понятие «богатый» в древности имело непривычное для сегодняшнего времени значение. Оно носило сакраль-ный характер, неслучайно сам термин богатство содержит в себе корень «бог». Отсюда богатый – пользующийся расположением богов, а не накопитель материальных средств.
Эта мысль перекликается с наблюдением филолога-философа Фридриха Ницше, проследившего этимологию слов «хороший» и «плохой». Практически во всех основных языках термин «хороший» происходил от богатого душой, благородного; «плохой» – означало полную противоположность (бедный). Лишь во второй половине ХVII века значение этих слов кардинально меняется, прочно прикрепляясь к денежно-имущественной стороне. Однако, нынешние энциклопедии по мифологии, по-прежнему, склоны под богатством понимать исключительно «изобилие земных благ (скота, урожая, денег)».
Образ Садко весьма древний: в некоторых записях этот герой фигурирует вместе с Микулой Селяниновичем, Вольгой, у него проживал даже сам Святогор. Кроме того, ле-генды о Садко распространены в эпосе различных стран. Всеволод Миллер выявил явные параллели в финских преданиях о гусляре Вейнемейнена и водяном царе Калевале. Зна-ток западного фольклора Александр Веселовский обнаружил те же сюжеты в скандинав-ских сагах. Восточные образцы этой былины представлены еще шире и четче. Как пока-зал Владимир Стасов, брахманские редакции и буддийские легенды на удивление схожи с приключениями Садко. Например, в сказании, где новгородец строит христианскую церковь, «маковицы золотит», «иконы изукрашивает», по буддийским или индийским сюжетам герои также воздвигают и украшают храмы. Добавим, аналогии отечественно-го и восточного эпоса всплывают постоянно. К примеру, советские переводчики гранди-озной «Махабхараты» поражались совпадением одного ее сюжетного эпизода с поэмой Александра Пушкина «Руслан и Людмила». Причем тогда индийские образцы еще не бы-ли известны образованной России: великий поэт нашел их непосредственно в русской народной среде.
«Интернациональные» черты должны не только указывать на эпическую общность, но и выводить на глубинные смыслы. Их невозможно понять вне культуры той ушедшей цивилизации, придавленной затем конфессиями, государственными образованиями и т.д. Сказания о Садко – это образное раскрытие человеческого духа, пути обретения подлин-ного богатства, чему и посвящен этот мировоззренческий сюжет. У Садко прежде имуще-ства не было: в этой начальной стадии упоминается о «гуселках яровчаты» и о «бел-горюч камне». Надо заметить, гусли в разных былинах, то и дело, возникают в сюжетах о богатырях; присутствует в них и «бел-горюч камень». Как мы теперь понимаем, все это тесно связано с тем же понятием ветров (вибраций), коим оперирует былина.
Поясним, гусли, как музыкальный инструмент, имели дополнительную сакральную нагрузку, что забыто сегодня. Они помогали настраиваться на окружавшие нас ветра, вы-ходить на природные резонансы, говоря иначе, помогали обратиться к душе, как части человеческой духовности. Гусли – это своего рода «конь», на котором исполнитель и слушатели переносились в иное духовное состояние (в чистое поле). Что касается «бел-горюч камня», то он считался источником всех ветров, идущих, в том числе, и от земли. Усиление вибраций всегда повышает температуру, отсюда и название; на таких камнях всегда таял снег. Садко садился на ветра с гуслями у Ильмень озера. Водное простран-ство тогда мыслилось, как граница между нашим и потусторонним миром.
Игра на гуслях, настраивание на природные резонансы приводили к тому, что «вол-на в озере сходилася, вода ли с песком помутилося», вызывая испуг у Садко. Только на третий раз тот осмелился продолжить игру и перед ним появился царь водяной, в дру-гом издании – морской. Таким образом, Садко стал ведать о ветрах, персонализирован-ных здесь в образе этого царя. Последний подвигает того «ударить о велик заклад, зало-жив свою буйну голову», что в Ильмень озере водится «три рыбины – золоты перья». Речь о рыбе неслучайна: издавна она олицетворяла духовность волны, напомним и Хри-ста часто связывали с образом рыбы. Садко приходит на пир в Новгород, куда его раньше не звали, закладывает свою голову против трех лавок товара купеческого, т.е. «торгует» своим словом.
Выловленные три рыбины символизировали триединство духа, чем Садко делился с людьми и «стал получать барыши великие». Если раньше он ждал, когда его позовут на честной пир, то теперь уже сам начал давать пиры, где другие похваляются, т.е. бьются о заклад, как ранее сам Садко. С этих пор беспокойство нейтрализуется знаниями, через переданное знание приобретается сила и защита, у него появляется своя дружина, которая строит первый корабль для странствования в синем море т.е. в море человеческом. По-строив червлен корабль, Садко становится кормчим, окормляя свою дружину, показывая духовную ипостась. Согласимся, весь этот сюжет зримо напоминает евангельский с обре-тением Христом апостолов, понесших о нем весть по земле.
Цель первого путешествия Садко – морское царство, где шел спор между водяным царем и царицей, что на Руси дороже: злато-серебро или булат-железо? У Рыбникова мор-ская царица убеждала в предпочтительности золота и серебра. По сюжету Садко разреша-ет этот спор: «у нас злато-серебро на Руси дорого, а булат-железо не дешевле… без злато-серебра сколько можно жить, а без булату-железа жить-то не можно… никакому зва-нию». Суть: ценность булат-железа в том, что оно оберегает, потому-то и необходимо каждому вне зависимости от звания. Злато-серебро – придается, для чего надо сначала сберечься. Иначе говоря, Садко примиряет ветра человеческие и земные, а, значит, рас-крывает духовность, которую он несет.
Не случайно, что именно здесь упоминается о его женитьбе и появлении сына, т.е. появляются те, кто наследует ему на земле, куда тот и устремляется. Вполне понятен его отказ на предложение царя взять в жены морскую дочь: Садко попросил любимую цар-скую дочь доставить его на Русь: « прощай царевна морская, я к тебе женихом не пришел, а ты мне в невесты не пришла». Женщина всегда олицетворяется с землей: неслучайно у Микулы Селяниновича дочери (Василиса - Ставру, Настасья - Добрыне) придавали силу своим мужьям. Приобщение к земным ветрам дает богатство, эти знания делают человека богатым, т.е. приобщенными к богу.
Следующее, ключевое путешествие Садко связано с обретением им родительского статуса. Тут уже сама «дружинушка хоробрая строит кораблики великие», берет бессчет-ную золотую казну, выкупает товар в Новгороде, т.е. становится кормчими (как апосто-лы). Затем пришел черед товаров московских, поспевают товары заморские, но на дале-кие территории обязательства не распространяются. Под всей этой «торговлей» подра-зумевается передача блага (знаний о ветрах и их назначении), после чего получившие его, становятся неуничтожимой частью (закладом) души тех, кто поделился этим богатством. Однако, корабли встали в синем море: «а волной-то бьет, паруса-то рвет, как все ломает черны корабли», т.е. их колотит. Значит Садко должен до конца выполнить свое пред-назначение, вновь войти в царство морское. Он берет на себя эту миссию, хотя пытается избежать судьбы, отсюда вариации с неумолимым жребием.
Такие мотивы схожи с новозаветными писаниями о Христе, испытывавшего подоб-ные чувства накануне распятия. «Не толь мне страшно принять смерть на синем море» – произносит и Садко, готовя завещанье перед невозвратным путем. Интересно, что сейчас он берет с собой гусли, а не просто, как в предыдущий раз, опускается в глубины на доске дубовой. Причем, на ней Садко засыпает и просыпается лишь на дне морском, что под-черкивают разные певцы. Это отражает предания, по которым переход в тот мир может происходить во сне. Игра Садко на гуслях, по просьбе морского царя, есть образ игры с ветрами, которые былина называет «бесовскими»; от них разбиваются корабли, тонет много людей.
В этот момент, «как тронуло Садко в плечо во правое», что по «Трепетнику» счи-талось доброй приметой, появился Микола Можайский. Он призывает прекратить игру, отказаться от предложений морского владыки – выбрать себе невесту. Чтобы в конец не раздражать царя, старик наставляет согласиться на «девице Чернавушке», но не дотраги-ваться до нее. Историко-филологическая наука видела в этом девичьем образе Чернавы служанку, выполняющую черновую работу. Однако Стасов определил, что это имя ана-логия девы, прядущей «черными нитками» и олицетворявшей ночь в фольклорном па-мятнике «Махабхарата». Садко ложится спать с этой девицей: «свои рученьки к сердцу прижал, со полуночи, в просоньи, ногу левую накинул он на молоду жену».
В итоге наш герой оказывается возле реки Волхов близ Новгорода. Там его встрети-ла молодая жена с малым детищем, и Садко уже больше не ездил по синему морю. Один из былинных вариантов заканчивается тем, что Садко по обещанию Миколе Можайскому построил церковь соборную. Вообще, персона этого старче традиционно рассматривает-ся, как опознавательный христианский знак. Поэтому сегодня расшифровка былины идет по линии трансформации язычника в христианина: Садко отрекается от языческой силы и больше не ездит по синему морю. Такую трактовку все же следует признать шагом впе-ред, поскольку на первый план выдвигается уже религиозная составляющая, а не купече-ские дела, как ранее.
Однако образ Садко далек от христианства. Храм строится на небесах, а не на земле, его последнее путешествие заканчивается не в Новгороде, а на небесах. Садко – создатель духовного мира людей, откуда параллели с Христом, занимавшегося тем же. Через яркий образ Садко былина раскрывает триединство духа: плотского, закладного и родительско-го, что сильно отличается от христианской троицы. Плотский дух наполняется закладами, т.е. частицами тех людей, с которыми он по жизни был связан благом. Именно они после выхода из плоти (смерти) становится фундаментом потусторонней жизни и перехода в родительское качество. Образ Садко, открывшего этот духовный путь, соизмерим со зна-чимостью былинных богатырей первого ряда, и несет не меньшую смысловую нагрузку.
